После мы прошли с километр до клочка земли, где закатное солнце золотило вереск, а гранитные вершины вокруг казались до блеска отполированными.

– Смотри, как в пейзаж впишется. – Карл нарисовал пальцем в воздухе контуры отеля, который мы уже видели в нашей домашней столовой. – Решающие факторы – пейзаж и функциональность, а не сложившиеся представления о высокогорном отеле. Этот отель будет формировать восприятие архитектуры, а подражать мы никому не станем.

– Ясно. – В это слово я вложил все накопившееся во мне недоверие.

Карл объяснил, что в отеле предполагается двести номеров, общая площадь – одиннадцать тысяч квадратных метров, а готов он будет через два года после того, как в землю тут воткнут лопату. Или начнут взрывать – земли здесь негусто. По самым, как сказал Карл, пессимистичным подсчетам, обойдется все это в четыреста миллионов.

Пришел черед задать главный вопрос:

– Где ты собираешься взять четыреста миллионов?

Я еще не договорил, а у Карла уже готов был ответ:

– В банке.

– В местном? В Спар-банке Уса?

– Нет-нет, – он засмеялся, – этот слишком мелкий. Поедем в город, в DNB.

– И с какого это перепугу они дадут тебе кредит на четыреста миллионов на эту… – Я удержался и не сказал «херню», но, так как слова «отель» и «проект» мужского рода, все и так было ясно.

– С такого, что мы организуем не акционерное общество, а компанию с неограниченной имущественной ответственностью.

– С неограниченной имущественной ответственностью?

– У деревенских тут денег мало, но их фермы и земля – это их собственность. Чтобы войти в компанию с неограниченной имущественной ответственностью, им ни кроны не понадобится заплатить. И всем, кто захочет поучаствовать, будь ты тощий или толстый, достанутся одинаковые доли, и получат они тоже все поровну. Им останется только сидеть дома в кресле и бабло пересчитывать. Любой банк удавится ради возможности вложиться в такое дело. Их деньги будут обеспечены так, что надежнее и не придумаешь. Ведь в залог-то они получат целую деревню, причем в буквальном смысле.

Я почесал голову:

– Тебя послушать, так если все накроется, тогда…

– Тогда каждому пайщику придется выложить только свою долю. Если нас наберется сотня, а предприятие обанкротится, то общий долг составит сто тысяч и каждый из пайщиков раскошелится всего на тысячу. А не сможет кто-то выложить тысячу – это тоже проблема не твоя, а кредиторов.

– Ух ты!

– Элегантно, да? То есть чем больше народа в деле, тем меньше каждый рискует. Но естественно, тем меньше они будут зарабатывать, когда дело пойдет в гору.

Такое надо переварить. Модель общества, в котором с тебя ни единой кроны не требуют, зато если все идет как надо, то знай себе снимай урожай. А если все накроется медным тазом, то платишь лишь свою долю.

– Ладно. – Я пытался сообразить, в чем кроется подвох. – Тогда почему ты приглашаешь на собрание инвесторов, хотя никто ничего инвестировать не должен?

– Потому что инвестор звучит намного лучше, чем просто пайщик, ты разве не согласен? – Карл засунул большие пальцы за пояс и заговорил по-местному: – Да я ж не только фермер, я еще и в гостиничном бизнесе кручусь. – Он расхохотался. – Чистая психология. Когда половина деревни войдет в долю, вторая половина удавится от страха, что соседи начнут вдруг разъезжать на «ауди» и величать себя инвесторами. Они гораздо охотнее пару крон выложат, чтобы от соседей не отставать.

Я медленно кивнул. С психологией он, пожалуй, попал в точку.

– Проект шикарный, сложность в том, чтобы сдвинуть его с мертвой точки, – Карл топнул по скале под ногами, – привлечь на свою сторону тех, кто покажет остальным, что считает наш проект привлекательным. Если у нас получится, за ними пойдут и другие, а оставшиеся потянутся сами собой.

– Ясно. И чем ты собираешься заманить этих первых?

– Хочешь сказать, что раз уж мне собственного брата убедить не удается, что о других говорить? – Он улыбнулся, по-доброму, открыто, вот только в глазах оставалась грустинка. – Достаточно будет одного.

Моего ответа Карл дожидаться не стал.

– И это…

– Баран-вожак. Ос.

Естественно. Бывший мэр. Отец Мари. Он был мэром больше двадцати лет, твердой рукой управляя этим муниципалитетом, где основная часть населения поддерживает Рабочую партию, в печали и радости, пока сам не решил, что пора и честь знать. Сейчас ему перевалило за семьдесят, и он в основном хозяйничал у себя на ферме. Однако время от времени старый Ос писал статейки в местную газету «Ус блад», и статейки эти пользовались популярностью. Даже те, чья точка зрения изначально не совпадала с мнением старика, рассматривали тему в новом свете. Свете, который загорался благодаря присущему старому мэру мастерству формулировок, мудрости и способности всегда принимать правильные решения. Местные на полном серьезе верили, что планы проложить дорогу в обход деревни сроду не осуществились бы, будь Ос по-прежнему мэром: уж он-то растолковал бы всем, каким образом подобная идея все разрушит, отняв у деревни жизненно важный приработок, который дают ей проезжающие автомобили, сотрут с карты наш небольшой поселок и превратят его в призрак, где выживут лишь несколько получающих государственную поддержку фермеров. И некоторые даже предлагали снарядить делегацию во главе с Осом – а не с новым мэром – и отправить ее в столицу, чтобы там толком обсудить все с министром транспорта.

Я плюнул. Да, чтоб вы знали: на языке наших деревенских пентюхов плевок, в противоположность медленному киванию, означает, что ты не согласен.

– Ты чего ж, думаешь, Ос спит и видит, как бы ему пожертвовать фермой и землей ради спа-отеля на голой скале? И он доверит свою судьбу типу, который изменил его дочери и свалил за границу?

Карл покачал головой:

– Ты не понимаешь, Рой. Осу я нравился. Для него я был не просто будущим зятем – я стал ему сыном, которого у него никогда не было.

– Карл, ты всем нравился. Но когда трахаешь лучшую подругу своей девушки… – Карл предостерегающе посмотрел на меня, и я удостоверился, что Шеннон, присев на корточки, рассматривает что-то на кустиках вереска и не слышит нас, – популярность рискуешь утратить.

– Ос ничего не знает про нас с Гретой, – сказал Карл, – он думает, что его дочь просто меня бросила.

– Вон оно что? – недоверчиво протянул я. Впрочем, не особо недоверчиво.

Мари, которая всегда казалась уверенной в себе, предпочитала официальную версию, по которой это она сама бросила первого парня на деревне, якобы потому, что сын горного фермера Опгарда – для нее сошка мелкая.

– Как только мы с Мари расстались, Ос пригласил меня к себе и сказал, что ему очень жаль, – признался Карл. – Да, мол, он знает, что между мной и Мари пробежала кошка, но не собираемся ли мы в скором времени помириться? Говорил, что у них с женой тоже бывали размолвки, а все же прожили они вместе больше сорока лет. Я ответил, что помириться хотел бы, однако прямо сейчас лучше мне ненадолго уехать. А он сказал, что понимает, и даже предложил кое-что. Оценки у меня в школе были хорошие, об этом он у Мари узнал, так, может, помочь мне со стипендией в каком-нибудь университете в Штатах?

– Значит, Миннесота – это все Ос устроил?

– У него имелись связи в тамошнем Норвежско-американском обществе.

– Ты никогда об этом не говорил.

Карл пожал плечами:

– Мне неловко было. Я сперва его дочке изменил, а потом еще и помощь от него принял. Но по-моему, он тоже неспроста все это придумал. Наверняка надеялся, что я вернусь с университетским дипломом и получу в награду принцессу и полцарства в придачу.

– И теперь ты хочешь, чтоб он тебя опять выручил?

– Не меня, – возразил Карл, – деревню.

– Естественно, – кивнул я, – деревню. И когда это ты воспылал к местным такой любовью?

– И когда это ты стал таким холодным циником?

Я улыбнулся. Дату я вполне мог ему назвать. «Ночь „Фритца“», – вот как окрестил я ее у себя в голове.