– Кубинка… – я протер стойку, – прямо как сигара.

– Ага, так и есть! – Она склонилась над стойкой, будто собиралась сказать что-то противозаконное. – Коричневая, сама лезет в рот и…

Легко вспыхивает, – пришло мне в голову, хотя больше всего мне хотелось засунуть Грете в глотку булочку и заткнуть этот поток дерьма.

– …вонючая, – проговорила Грета. Ее червеобразные губы скривились в усмешке. Метафорой она была явно довольна.

– Только она не с Кубы, – сказал я, – она с Барбадоса.

– Ну да, ну да, – подхватила Грета, – тайская шлюшка, русская жена. Наверняка послушная.

Я проиграл – скрывать, что ее слова меня задели, я больше не мог:

– Ну-ка повтори!

– Наверняка чудесная телочка, – торжествующе ухмыльнулась Грета.

Я переступил с ноги на ногу:

– Так чего тебе, Грета?

Грета окинула взглядом полки у меня за спиной:

– Мамаше нужны новые батарейки для пульта.

В этом я сомневался, потому что мамаша ее сама заходила за батарейками два дня назад и шагала так, будто под ногами у нее раскаленная лава. Я протянул Грете батарейки и пробил чек.

– Шеннон, – проговорила Грета, вытаскивая карточку, – я видела в «Инстаграме» фотки. С ней, небось, что-то не так, да?

– Не заметил, – сказал я.

– Да брось, если она с Барбадоса, то чего такая белая? И что у нее с глазом?

– Ну вот, пульт у твоей мамаши теперь хоть в космос полетит.

Грета вытащила карточку из считывающего устройства и сунула ее в кошелек.

– Увидимся, Рой.

Я медленно кивнул. Ясное дело, увидимся. Как и со всеми остальными в этой деревне. Однако Грета тем самым пыталась донести до меня еще кое-что, потому я кивнул так, будто все понял, – уж больно неохота было ее и дальше слушать.

Дверь за ней закрылась, но не до конца, хотя я уж и пружины подтягивал. Да, пора автоматические устанавливать.

В девять на смену заступил еще один заправщик, и у меня появилось время прибраться после фермера с трактором. Как я и ожидал, на полу валялись комки земли и глины. Я всегда держу при себе готовое средство для мытья пола, которое выводит почти любую грязь, а протирая пол, вспоминал те времена, когда мы были подростками и верили, будто жизнь в любой момент может перевернуться с ног на голову, да жизнь и правда каждый день переворачивалась вверх тормашками. Между лопатками у меня вдруг кольнуло. Типа лазерной указки, какая бывает у полицейских из группы захвата. Поэтому, когда сзади послышалось покашливание, я не удивился и не вздрогнул. Я обернулся.

– У тебя тут что, соревнования по борьбе в грязи проводились? – спросил ленсман.

– Трактор мылся, – объяснил я.

Он кивнул:

– Значит, твой брат вернулся?

Ленсман Курт Ольсен, худощавый, с впалыми щеками и загнутыми книзу усами, он ходил в тесных джинсах и древних сапогах с разводами, которые еще его отец носил. Курт вообще все больше походил на Сигмунда Ольсена, старого ленсмана, – тот тоже был длинноволосым блондином, а еще мне вспоминался Деннис Хоппер в «Беспечном ездоке». Ноги у Курта Ольсена колесом, как бывает у футболистов, а сам он на два года моложе меня и в свое время был капитаном местной четвертой лиги. Технически подкованный, отличный тактик, а бегать мог полтора часа без остановки. Все говорили, что Курту Ольсену надо бы играть в лигах повыше. Но тогда ему пришлось бы переехать в город побольше, где он вполне мог бы оказаться на скамье запасных. Кто согласится променять на это славу местного героя?

– Карл вчера приехал, – подтвердил я, – а ты откуда знаешь?

– Отсюда. – И он развернул передо мной какой-то плакат.

Я перекрыл шланг с водой. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В СКАЗКУ! – было написано сверху. А ниже – ВЫСОКОГОРНЫЙ СПА-ОТЕЛЬ. Я вглядывался в строчки под этими словами. Ленсман меня не торопил. Мы с ним почти ровесники, и он, возможно, помнил, как в школе классный руководитель говорил, будто у меня слабая форма дислексии. Когда классный руководитель сообщил об этом моим родителям и заодно упомянул, что дислексия передается по наследству, отец взвился: он что же, намекает, будто мальчишку на стороне нагуляли? Но тогда мама напомнила ему про одного из папиных двоюродных братьев, некоего Улава из Осло, страдавшего словесной слепотой, отчего судьба у него сложилась печально. Когда Карл узнал обо всем, то предложил стать моим, как он сам это назвал, учителем чтения. Намерения у него были самые добрые, это я знаю, и он и впрямь постарался бы. Однако я отказался. Кому охота учиться у младшего брата? Вместо этого моей учительницей стала моя тайная любовница, а школой – избушка на горном пастбище, но произошло это спустя много лет.

В плакате все желающие приглашались на собрание инвесторов в доме культуры в Ортуне. Присутствие ни к чему не обязывает, а всех пришедших ждет кофе с вафлями.

Я понял это, еще не дойдя до имени и подписи внизу плаката. Вот она – причина, по которой Карл вернулся домой.

После имени Карл Абель Опгард была указана степень. Master of Business. Ни больше ни меньше.

Что я точно знал, так это то, что мороки с этой затеей не оберешься.

– Это висит на всех автобусных остановках и на каждом столбе вдоль шоссе, – сказал ленсман.

Карл, видать, тоже рано встал.

Ленсман свернул плакат:

– А если у тебя нет разрешения, то это противоречит параграфу тридцать три Закона об автомобильных дорогах. Попросишь его снять плакаты, ладно?

– А сам ты чего не попросишь?

– У меня нет его номера, и… – сунув плакат под мышку, а большие пальцы за пояс, он посмотрел на север, – кататься туда лишний раз неохота. Так передашь?

Я медленно кивнул и взглянул туда, куда нашему ленсману неохота было лишний раз кататься. С заправки ферму Опгард не видно, только Козий поворот разглядеть можно и серую скалу у обрыва. Дома же, расположенного на плато, не видать. Хотя сегодня взгляд мой за что-то зацепился. Нечто красное. И до меня вдруг дошло, что это такое. Норвежский флаг. Ну охренеть – Карл поднял флаг в понедельник. Кажется, именно так поступает король, желая продемонстрировать, что он дома? Я едва не заржал.

– Он может оставить заявку, – ленсман посмотрел на часы, – и мы ее рассмотрим.

– Ну разумеется.

– Именно так. – Ленсман приложил два пальца к воображаемой ковбойской шляпе.

Мы оба знали, что снимут плакаты только в конце дня и к тому времени они уже свою службу сослужат. Даже если кто-то приглашения и не увидит, то уж наверняка про него услышит.

Я развернулся и снова пустил воду.

Вот только покалывание между лопатками никуда не делось. Оно оставалось там же, где было все эти годы. Подозрения Курта Ольсена прожигали на мне одежду и въедались в кожу, в плоть. Но натыкались на толстые кости. На волю и упрямство. На недостаток доказательств и фактов.

– Это что? – снова раздался голос Курта Ольсена.

Я обернулся и сделал вид, будто удивлен, что он еще не ушел. Он кивнул на металлическую решетку над стоком для воды. На лежавшие там комочки.

– Хм! – подал я голос.

Ленсман опустился на корточки.

– На них кровь, – сказал он, – это мясо.

– Да, пожалуй, – согласился я.

Он взглянул на меня.

– Лось, – объяснил я, – на дороге сбили. Мясо застряло в решетке. А потом они приехали сюда и смыли с себя эту дрянь.

– Ты же, Рой, вроде говорил, что тут трактор мылся.

– Думаю, это еще с ночи осталось, – сказал я, – если хочешь, могу Эгиля спросить – если желаешь провести… – я направил струю на решетку, ленсман отскочил, а кусочек мяса оторвало от решетки и отбросило в сторону, – …расследование.

Глаза у Курта Ольсена сверкнули, он наклонился и отряхнул штанину, хоть та и была сухой. Не знаю, заподозрил ли он что-нибудь. И это ли слово сказал в тот раз. Расследование. Что необходимо провести расследование. Неприязни к Курту Ольсену я не питал – он обычный трудяга, который делает свою работу. А вот расследования его мне однозначно не нравятся. И не уверен, что он так зашустрил бы, будь на плакате вместо Опгарда какое-нибудь другое имя.